Отель `Трансильвания` - Челси Куинн Ярбро

Робер взял себя в руки и ответил сестре нарочито вежливым тоном:

— Сударыня, для меня мучительно уже то, что в это гнусное дело будет втянут ваш муж. Я лучше умру, чем позволю, чтобы к нему примешался еще кто-то сторонний. Нравится вам это или не нравится, но вопрос решен.

Он провел языком по губам, словно снимая с них что-то.

— Прости меня за резкость, сестра, но сейчас я сам не свой, а время уходит. Я должен попасть к Сен-Себастьяну вовремя. Молись, чтобы мне это удалось!

— Всеми силами души моей, брат!

Ей отчаянно захотелось броситься к нему и разрыдаться. Усилием воли она заставила себя остаться на месте, лицо ее даже не дрогнуло.

— Я буду молиться. Ступай и верни нам Мадлен.

— Я сделаю это.

Робер секунду помедлил, затем кивнул сестре и выбежал в дверь.

Теперь можно было не сдерживаться, и, рухнув на стул, Клодия дала волю рыданиям — бурным, отчаянным, разрывающим грудь. Горе жгло ее, слезы не несли облегчения. Мадлен! Мадлен, что мы наделали! Мы сами толкнули тебя в лапы врага! Она сознавала, что лицо ее пошло красными пятнами и что затейливая прическа, на укладку которой ушло около часа, безвозвратно погибла, — но это не имело значения. Ничто уже не имело значения. Графиня не слышала, как от дома отъехали дрожки, не слыхала она и как через какое-то время на улице зазвучал приближающийся топот копыт.

Она очнулась, когда чей-то голос в дверях произнес:

— Могу я войти, графиня?

Клодия подняла искаженное горем лицо.

— Сен-Жермен?..

— Я должен просить прощения. Мне следовало позволить лакею объявить обо мне. Но я боялся, что вы не решитесь меня принять.

Он уже шел к ней через комнату. Графиня заметила, что его костюм для верховой езды был более прост, чем обычно.

— Я… мы… мы недавно получили дурные известия.

— О Мадлен? — Вопрос заключал в себе утверждение.

— Да. Она… нездорова. Ей сделалось плохо в гостях… и брат поехал ее выручать. Ну, и Жервез с ним, разумеется… Сожалею, что вам не удалось их застать.

— Я тоже.

Граф сел и придвинулся к ней вместе со стулом.

— Если бы Мадлен попросту занедужилось где-то, туда незачем было бы ехать двоим. Ну-ну, дорогая, не плачьте. Скажите мне прямо, что же произошло?

— Робер не хочет…

— Ваш братец-зануда еще больший глупец, чем я полагал! — Сен-Жермен взял Клодию за руку. — Дорогая, поверьте, я ни за что не стал бы во все это вмешиваться, если бы маркиз мог самостоятельно справиться с тем, что угрожает Мадлен. Но ему это — увы! — не под силу. Они решили убить ее, так? Сен-Себастьян и его прихвостни?

Графиня беспомощно махнула рукой.

— Я не знаю. Робер получил письмо…

— Письмо? Где оно? Он его взял с собой?

— Я не…

Клодия подняла взгляд.

— Нет. Он отшвырнул его. Оно должно быть… — Она осмотрела пол. — Там. Под вторым канделябром.

Сен-Жермен встал и, подобрав с полу скомканные листки, повернулся к свету. По мере того как он читал, его лицо становилось все более и более мрачным Закончив, граф вручил отвратительное послание Клодии. — Сожгите это, — кратко сказал он. — Не читайте, просто сожгите.

Он прошелся по комнате, зрачки его глаз делались все темней.

Клодия покорно протянула письмо к языкам пламени, лижущим поленья камина.

— Это серьезно, граф?

— Боюсь, что так.

Он остановился и посмотрел на нее изучающим взглядом.

— Сен-Себастьян собирается ее умертвить. И это еще не самое худшее.

Клодия вскинула руку к губам.

— О Боже! Но как же…

— И если вы ей хотите помочь, вам предстоит кое-что сделать.

Она кивнула, слегка напуганная властными нотками, прозвучавшими в голосе Сен-Жермена. Граф никогда еще не говорил с ней так. Обычно он был безукоризненно вежлив, но теперь за приятным фасадом прорезалась сила, которая доселе была не видна.

— Говорите, граф. Для моей девочки я готова на все.

— Хорошо. Прежде всего отправьте посыльного на Рю Экуле-Ромэн к врачу по имени Андре Шенбрюнн. Он искушен во всех областях медицины, а также очень предусмотрителен и не болтлив. Предупредите, чтобы он приготовился нанести вам визит, и можете не волноваться о том, что по городу поползут слухи.

— Вы думаете, Мадлен понадобится врач?

— Весьма вероятно. Ей может также понадобиться священник. Кто ее духовник?

— Аббат Понтнеф. Он наш кузен. Сен-Жермен нахмурился.

— Я слышал о нем. Она его недолюбливает, он может проговориться. Нам нужен кто-то другой. Я оставляю это на вас. Подыщите священника, предпочтительно молодого, храброго и молчаливого. Из таких, на каких держится церковь.

Клодия покорно кивнула.

— Священник, — повторила она.

Граф остановился, чтобы застегнуть плащ.

— Я не могу больше здесь оставаться. Каждая минута промедления чревата непоправимым. Если мне повезет, мы с Мадлен, маркизом и графом вернемся еще до полуночи. Если возникнут сложности, вы, возможно, не увидите нас до рассвета или… Впрочем, не станем загадывать. Ждите до девяти утра и, если никто из нас не появится, снеситесь с моим слугой Роджером. Он получил от меня указания и знает, как дальше быть.

— Я все сделаю, — твердо сказала Клодия. Она вдруг почувствовала, что верит этому человеку. — Бог в помощь вам, Сен-Жермен.

Граф поднял брови.

— Бог в помощь? Почему бы и нет?

Дверь закрылась, и до недвижно сидящей на стуле женщины донесся звук быстрых удаляющихся шагов.

* * *

Письмо врача Андре Шенбрюнна графине д'Аржаньяк.

5 ноября 1743 года.

Врач Андре Шенбрюнн с Рю Экуле-Ромэн шлет графине свои заверения в совершеннейшем к ней почтении и изъявляет согласие явиться в ее дом по первому от нее полученному сигналу.

Врач будет весьма признателен, если с запиской, долженствующей означать этот сигнал, графиня снабдит его более подробными сведениями о состоянии его будущей пациентки. Врач, действующий вслепую, подобен плохо вооруженному воину.

На случай если худшие опасения графини окажутся небезосновательными, врач имеет все основания полагать, что наличие опытной и благочестивой сиделки окажет более благостное влияние на пострадавшую, чем средства, имеющиеся под рукой у врача. Часто раны душевные губительнее телесных. Врач неоднократно с великим прискорбием наблюдал, как умирали от ужаса люди, телесные увечья которых были сравнительно невелики. Врач пришел к выводу, что сознание и душа человека, а вовсе не физика его организма, более подвержены апоплексическому удару, влекущему за собой тягостные последствия или бесповоротную гибель оного человека. Причем таковое происходит наиболее часто с сильными, своенравными, честолюбивыми и темпераментными мужчинами. С женщинами все получается наоборот. Уязвимость мужчины в его агрессивности, женщины — в мягкости, таково положение вещей.